Посреди дороги плохо-помню-куда сбить очки (любимые, для близи, разношенные до весьма разболтанного состояния) зонтиком (есть ещё вопросы, почему я зонты терпеть ненавижу?) и простоять в прострации, но уже под открытым зонтом, пока резкий и короткий ливень не кончится, надеть вторые очки (для дали, как знала, когда в сумку их клала!) и пойти куда надо.
Выяснить, что там, «куда надо», стопятьсот мусульманских мужиков.
Посмотреть на свою национальность. Потом на мужиков. Снова на национальность. Снова на мужиков.
И спокойно сделать свои дела.

В очках для дали непривычно. Читать-писать в них лучше бы поменьше.

В подаэропортье пионы только в тугих бутонах — ни намёка на раскрытие. Костёр пахнет костром, и это неописуемо приятный запах. Пальцы до сих пор хранят его, и это вкусно. Огонь оранжевый, яркий, живой. И легко разгорается на пепелище.
Умирать совсем не тянет — даже когда кусты пионов зацветут.
А в окно пробирается солнце.